Ангелы тоже плачут…

В США бизнес-ангелов несколько сотен тысяч человек, в Европе – около ста тысяч, в России – около одной тысячи. Инвестиции бизнес-ангелов в США исчисляются десятками миллиардов долларов. Эти люди инвестируют в несколько раз больше денежных средств, чем все венчурные фонды, вместе взятые. Основное отличие бизнес-ангелов от других венчурных инвесторов заключается в том, что они, как правило, являются специалистами в той области, в которую инвестируют, и привносят не только деньги, но и свой опыт, связи, возможности.

Объединение бизнес-ангелов во всем мире в ассоциации происходит по следующим причинам: уменьшение сложностей во взаимодействии с инноватором, увеличение объемов денежных средств для инвестирования, расширение специализации. Условно существуют две формы объединения бизнес-ангелов в ассоциацию – в Интернете или в форме закрытого клуба. Наша ассоциация «Стартовые инвестиции» – это закрытый клуб, в котором объединились люди, имеющие общие интересы, например, синдицированные инвестиции в новые проекты.

Система бизнес-ангелов во всем мире организуется по принципу «из регионов в центр», т. е. образуются региональные объединения предпринимателей на основе личного знакомства, куда входят также инноваторы, ученые, проживающие в их городе (области). В этом случае имеет значение географический фактор: все они находятся в одно время в одном месте, им легче взаимодействовать. Затем возникшие группы объединятся в государственные и межгосударственные системы.

Принципиальное отличие бизнес-ангелов от венчурных фондов заключается в следующем: бизнес-ангелы контролируют и инвестируют свои деньги, а венчурные фонды – чужие. Следовательно, способы функционирования у них различны. Бизнес-ангел будет делать все, чтобы проект оказался успешным. Для него не имеет принципиального значения срок завершения работ, т. е., если нужно, он будет трудиться над реализацией проекта не три-пять, а восемь-десять лет. Бизнес-ангел будет привлекать для сотрудничества других бизнес-ангелов, венчурные фонды, корпоративно-венчурного инвестора, лишь бы проект состоялся. Крупные венчурные фонды, бывает, что и не допускают другой венчурный фонд до работ по своему проекту (срабатывает принцип «собаки на сене»). Бизнес-ангел, как правило, не станет сотрудничать с государством, ему не нужны государственные деньги, т. к. он является бизнесменом, привыкшим работать в малом и среднем бизнесе.

На мой взгляд, в процессе становления системы частно-государственных фондов могут, к сожалению, возникнуть типичные проблемы, которые приведут к тому, что итог развития будет несколько отличаться от желаемого. У нас есть технопарки, бизнес-инкубаторы, частно-государственные фонды; бизнес-ангелам же нужно правильное развитие. Главная проблема, как ни странно, заключается в том, что в России очень легко делать бизнес: в традиционных отраслях можно получить 30-50% годовых, можно заработать на фондовом рынке и т. д. Пока это так, рисковать, делать вложения в инновационные проекты будут только те, кто в них разбирается в силу своей специальности. Когда возможность заработать на традиционном бизнесе будет меньше, предприниматели начнут искать новые объекты для вложения денег. Вот тогда грамотно построенная система позволит привлекать этих людей в среду бизнес-ангелов. Тогда в каждом регионе количество бизнес-ангелов будет измеряться не десятками, а сотнями и тысячами.

Одна из главных проблем, требующих внимания: поступает незначительное число проектов, с которыми мы можем ознакомиться. Другая проблема заключается в качестве этих проектов. Вся наша система грантов и фондов, к сожалению, рассчитана на выживание ученых, т. к. в определенный период они практически не получали финансовой поддержки и потребовались деньги для обеспечения их существования. Многие тогда уехали за границу. Сейчас это время ушло, однако, ученые вместо доведения проекта до реального бизнес-результата предпочитают каждый год выдвигать его в какой-нибудь фонд и получать гранты, на которые можно безбедно жить, имея доход в 20-30 тысяч долларов и занимаясь не более чем написанием формальных отчетов. Вся система фондов рассчитана на это.

Существует так называемый трансляционный барьер, причиной которому является неполноценная образованность инноватора в бизнесе. Преодоление его возможно только одним путем: нужно заниматься обучением инноваторов, с тем, чтобы они понимали, что любая научная разработка имеет составляющую, которую можно измерить в рублях или долларах. Отмечено также нежелание НИИ и вузов делиться своими разработками, причиной чему можно назвать недоверие, незаинтересованность и отношение с опаской ко всякого рода переменам. Это глобальная проблема, требующая разрешения на уровне министерств, Академии наук. Я думаю, что у этих организаций должна иметься заинтересованность не просто в количестве разработок, а в том, чтобы как можно большая часть этих разработок доходила до реального внедрения. Безусловно, требуется государственная поддержка в виде налоговых льгот.

По вопросу привлечения потенциальных инвесторов можно добавить, что необходимо целенаправленно заниматься собственной популяризацией.

Сегодня есть недостающее звено – полное отсутствие системы подготовки менеджеров для инновационных проектов. Если в России не будет выработано этой системы подготовки, ничего не изменится.

В заключение хотелось бы отметить, что несмотря на все трудности роста бизнес-ангельского движения Россия обречена на успех в области развития инноваций.

Вузовский ученый: боготворить, штрафовать или стимулировать?

Размышлял тут недавно о роли ученого в сегодняшней высшей школе. Нужно ли почитать его и осыпать деньгами просто за то, кто он есть, за его нобелевские премии и научные титулы, или же он не более чем наемный сотрудник университета, чье благосостояние зависит от качества его работы?

В США споры вокруг этого не утихают до сих пор. Хотя есть факт, вроде бы, говорящий сам за себя. Университет Колорадо «сдувал пылинки» со своих профессоров, предоставив им полную свободу, ничего особо не спрашивая с них. Стимула двигать науку к рынку у ученых не было, и в результате университет по числу созданных на его базе стартапов с лидерских позиций сполз на не слишком почетное 19-е место в стране. И полная ему противоположность – университет штата Юта, который начал «рублем» наказывать своих профессоров и начальников лабораторий за недостаточно энергичное продвижение на рынок результатов исследований. Университет был в американской табели о рангах по новым стартапам на безнадежном 96-м месте – а теперь на первом!

Но так ли это все черно-бело, например, в России – культуре совершенно иной? И вообще, есть ли однозначный ответ на тот вопрос, что я сформулировал выше? 

Перед Россией интересная дилемма. С одной стороны, один из главнейших активов, созданных СССР и затем Российской Федерацией за последние 85 лет, – это научно-образовательные основы, на которых страна, в конце концов, сможет развить у себя экономику знаний.

С другой стороны, проблема этой системы в том, что ее все эти годы «пришпоривали» спускаемые сверху макродирективы политического руководства, имеющего свое представление о генеральных задачах страны.

Такой подход, безусловно, способствовал консолидации громадных ресурсов, направляемых на «стройки века», и благодаря этому страна смогла достичь впечатляющих результатов. Но теперь эти ресурсы необходимо кардинально переориентировать на создание структуры, которая теснее связана с рынком, где инициатива идет снизу вверх и где профессорско-преподавательский состав и студенты вузов, равно как и НИИ, имеют возможность генерировать и воплощать собственные идеи.

Как же изменить структуру этого важнейшего российского достояния и при этом не разрушить само это достояние? В США у нас возникли аналогичные сложности, только пришли они с другого конца.

Традиционно рядом с учеными, ведущими НИОКР, и лабораториями, занимающимися чистой наукой, как правило, были бизнес-ангелы, способные помочь своим деловым опытом в продвижении новых технологий на рынок.

Но сегодняшние технологии настолько мудрены, что американские бизнес-ангелы не всегда могут оценить рыночный потенциал отдельных технологий, особенно в продвинутых отраслях. Для содействия в коммерциализации таких технологий были придуманы новые решения, в частности, центры экспертного анализа предпосевных стадий (центры proof-of-concept).

Но в основе должна быть более глубокая перемена – причем, я думаю, не только в США, но и в России. Речь о создании мотивационных механизмов, благодаря которым на рыночную волну настроятся все университеты, преподаватели, студенты и лаборатории. 

В России необходим конкурентный подход, при котором рейтинги вузов выстраиваются на базе конкретных ключевых показателей эффективности (KPI). Например, сколько стартапов создано в том или ином университете? Или сколько новых продуктов создано? Сколько новых рабочих мест? Сколько патентов получено? Привлечены ли в действующие проекты дополнительные инвестиции и сколько их? На основе этих показателей нужно оценивать не только регионы, но и конкретные вузы внутри этих регионов, то, какие плюсы и минусы вузов в разных регионах. Стоит копнуть и глубже: как на фоне друг друга действуют в направлении коммерциализации своих идей отдельные профессора и лаборатории.

Ясно, что сама по себе мысль сложна, и у нее будут как сторонники, так и противники. Ведь она означает радикальную перетряску основ структуры Академии наук, и люди, уже в этой структуре состоявшиеся, будут противиться таким переменам. Но если Россия хочет добиться успеха на пути к инновационной экономике, стране не обойтись без мотивационных механизмов, в том числе и финансовых. Вузы должны начать мыслить в категориях вывода результатов своих трудов на рынки.

Выстраивание таких механизмов означает пересмотр отношения к ученым. Если посмотреть, как с этим в США, то там разные университеты вводят практику увеличения бюджетов лабораторий, если их профессора достигают более высокого уровня коммерциализации разработок. А если результаты, наоборот, низкие, лаборатории не разрабатывают стратегий выхода на рынки, бюджеты урезаются – как в примере с университетом Юты.

Я думаю, в России также совершенно точно необходимо возникновение системы бюджетного распределения на основе реальных заслуг, где в выигрыше будут те вузы и лаборатории, которые выдают лучшие результаты. Безусловно, всегда будут такие сферы и приоритеты правительства, где нет прямых коммерческих интересов, но там, где коммерциализация на местных и мировых рынках возможна, Россия должна применять любые бюджетные стимулы, чтобы содействовать перестройке менталитета руководителей вузов и НИИ в сторону коммерческого применения своих трудов.

Вряд ли есть однозначный ответ на вопрос, как относиться к ученому. Но однозначно то, что и России, и США есть что улучшать в своих стратегиях коммерциализации. Да, конечно, Штаты значительно обогнали Россию в этом процессе – на годы, а кто-то говорит, что и на десятилетия, – но технологии ныне приходят и устаревают так стремительно, что у России, я уверен, есть все шансы быстро догнать лидера.

О кластерах и притуплении предпринимательского духа

Профессор Айзенберг из Babson College, США, бросает вызов официальному курсу на инновационную кластеризацию, утверждая, что «спущенные сверху» кластерные стратегии «могут скорее притупить предпринимательский дух, чем оживить его» (http://ideas.economist.com/blog/cluster-bluster). Мне его точка зрения показалась очень интересной – и весьма спорной.

В условиях современной экономики совершенно ясно, что любая страна, которая хочет добиться успеха, должна сделать главным катализатором своего развития инновации и креативность.

В попытках достичь этого большинство, как мне кажется, ставят на воспроизведение опыта американской «Кремниевой долины». Но сделать это трудно: ведь «Долина» – это не столько просто удачная структура инноватики, сколько жизненная философия и отражение тамошней культуры.

Через инфраструктуру воссоздать инновационную культуру невозможно. Многие государства и регионы попробовали, и у них не получилось. Почему?

Мне думается, было бы не совсем правильным следовать за логикой г-на Айзенберга, рассуждающего о том, полезен или вреден инновационный кластер для экономики страны. Обобщать нельзя, надо рассмотреть конкретную культуру, подход конкретной страны к экономической модернизации.

В России, например, культура, на мой взгляд, требует «спущенной сверху» стратегии стимулирования модернизации. Как мне представляется, деловая культура этой страны ждет инициативы сверху, и, по-моему, правительство РФ совершило бы ошибку, если бы дистанцировалось от всего этого. России нужен такой стиль правления, гораздо больше нужен, чем тем странам, где уже есть солидная история предпринимательства.

Оставить идею перевода этой страны на инновационные рельсы на откуп свободному рынку означало бы слишком большую потерю времени.

Здесь возможности и атмосфера открытости уходят так же быстро, как и приходят. Это как маятник. За последние почти 20 лет я видел несколько циклов. Сейчас мы переживаем вполне позитивный цикл открытости. И если в течение его удастся вызвать массовый интерес и привлечь достаточно нужных людей, этот цикл поможет закрепить процесс на ближайшие 20-30 лет. Вот тогда-то и можно рассчитывать на возникновение критической массы людей, корнями связанных уже с диверсифицированной экономикой инноваций.

Но для этого требуется стратегия, нужно связать воедино различные сегменты очень разных с географической и индустриальной точек зрения частей России. К примеру, в Нижнем Новгороде развито автомобилестроение – но значит ли это, что здесь должен быть автомобильный кластер? Не уверен. Зато уверен в том, что обрабатывающие мощности должны стать основой для кластера автокомпонентов, и детали должны реализовываться по всей России. Есть ли в регионе сильные НИИ и прочие структуры, которые могли бы способствовать созданию на региональной базе нового поколения автокомпонентов? Есть. Но все эти факторы должны работать вместе. Если их не объединить и не позволить разным структурам сотрудничать, совершенно не факт, что они сделают это самостоятельно.

Как власти могут это обеспечить? Созданием инфраструктуры наподобие особых экономических зон, изменением налогового законодательства, стимулированием частных вложений в хайтек, стимулированием вузов к большей рыночной нацеленности и привлечением студентов со всей страны, стремящихся работать в сфере инноваций. Это конкретные шаги, с помощью которых государство могло бы привести нужных людей в регион и помочь им строить в нем свой бизнес и свою жизнь.

Мне понятна озабоченность г-на Айзенберга. Существует вероятность, что резиденты кластера уверуют, что они «под крылышком» у заправляющего всем государства и это для них страховка на случай банкротства. Это явно нерыночное развитие бизнеса.

Да, это возможно, но здесь все зависит оттого, что лежит в основе кластера. Насколько я знаю, в том же Сколково под Москвой основа – частно-государственное партнерство между властями РФ и частной компанией «Ренова», инвестирующей в создание Фонда «Сколково». Государство видит свою роль в снижении рисков для инвесторов и стимулировании создания стартапов. Но как только инвесторы принимают имеющиеся риски и начинают развивать бизнес, государство не дает никаких гарантий бесконечного субсидирования этих инвесторов. Как и везде, рынок выберет своих победителей и проигравших. Входящие в кластер компании должны выживать в рыночных условиях.

Профессор Айзенберг, возможно, не вполне знаком с российскими реалиями, но мне кажется, роль государства в создании здесь инновационной экономики существенна. Если все предпринятые инициативы будут воплощены в жизнь, это окажет колоссальное влияние на российских предпринимателей и владельцев компаний, а инновационные кластеры будут здесь создаваться не просто так, а на основе конкурентных преимуществ конкретных регионов.

Строить нельзя сносить

На днях прочитал пару интересных статей в «Ведомостях» о коммерческой недвижимости. В статье «Искусство побеждать: Чтобы якорь не грустил» говорилось о необходимости предлагать покупателям и арендаторам новую концепцию или даже перестройку своих объектов. На эту тему рассуждали участники круглого стола Ведомостей, но в основном они говорили о сделанных перестройках/перепланировках и планах на будущее.

Я же вновь убедился, что при сдаче в аренду коммерческой недвижимости есть два основных тренда. Первый заключается в том, чтобы нарезать площади поменьше и сдать подороже. Спрос на малые (10-20 кв.м.) площади есть, предложений на рынке немного. Арендаторы сменяют друг друга с такой скоростью, что не всегда успеваешь запомнить их. Вчера здесь торговали зоотоварами, сегодня открылась частная адвокатская контора, а через неделю придет кто-то другой. Всех и не запомнишь. И именно «торговали», потому что такая частая смена арендаторов у меня ассоциируется с вокзалом или базаром, где вам «втюхивают» товар с максимальной для себя выгодой. Такой бизнес для тех, кто хочет получить деньги здесь и сейчас (спринтеры в бизнесе).

Второй тренд – это сдавать большие площади солидным клиентам на длительное время и по умеренным ставкам. Я считаю, что это удачный вариант, если, сдав один объект, вы строите следующий, и вас интересует долговременный и постоянный доход. Когда я строил в Нижнем бизнес-центр «Теледом», я попытался соединить крайности. И у меня это получилось. Сейчас несколько компаний арендуют не более одного этажа (это 700 кв.м.), а основная масса офисов занимает от 60 до 200 кв.м. При этом часть помещений арендуют «инфраструктурные» фирмы, важные для бизнес-центра (например, ресторан, стоматология, нотариус и др.).

Говоря о данном проекте, стоит отметить, что на момент его запуска в Нижнем Новгороде не было зданий класса «В», не то что класса «А». Когда собираешься заняться новым бизнесом, важно не только проанализировать существующий рынок в регионе и лучший мировой опыт, но и предсказать развитие событий. Строительство бизнес-центра класса «А» было прыжком через ступеньку и это нужно было делать, чтобы не оказаться в хвосте событий. Предприимчивые приватизаторы скупали тогда здания бывших НИИ и путем нехитрых манипуляций (срочный ремонт и деление площадей под офисы) сдавали в аренду. Следующим этапом развития коммерческой недвижимости должно было быть строительство центров класса «В». Зачем соваться туда, куда вскоре прибегут все? У меня сложилась в голове концепция, что я хочу получить на выходе, и что будет изюминкой.

Той самой изюминкой стало создание современной системы управления зданием, то есть построить «умный дом». Изучил, что есть на рынке в России и за рубежом. Заказал проект в Москве. Оказалось, что стоимость такой системы сопоставима со стоимостью строительно-монтажных работ по возведению самого здания. Кроме того, резко вырос срок окупаемости. Из-за нестабильности в России не имеет смысла затевать проект, у которого срок окупаемости порядка 10 лет.

Казалось бы, стоит отказаться, но я довожу дело до конца. Я решил подключить свою фирму «Интернет-лаборатория», которая впоследствии и разработала собственную систему «умного дома», более дешевую и адаптированную под нужды будущего бизнес-центра. Выбор был сделан в пользу качественного, но нераскрученного оборудования.

Собственные разработки системы «интеллектуального здания» создали новый бизнес – эта система содержит ядро и ее можно адаптировать для квартиры или коттеджа, или жилого комплекса, или торгового центра. В отличие от конкурентов, мы предлагаем полный комплекс услуг: проектирование системы, монтаж, прокладка оптоволокна, установление АТС, скоростного Интернета и кабельного телевидения. Мы берем на себя ответственность и за работы, и за конечный результат. Так появился новый бизнес «Интернет лаборатория», сегодня мы внедряем эту систему на многих объектах.

Проект «Теледом» - попытка заглянуть вперед, за горизонт, попытка предвосхитить развитие рынка. Так как в его основе лежит «ум», то мы постоянно развиваем его концепцию и совершенствуем.

Сносить и строить бизнес-центр с нуля или реконструировать? Вот дилемма собственников земли, на которых стоят неработающие заводы и фабрики. Неординарное решение принял владелец «Даниловской мануфактуры» в Москве (читайте статью «Анатомия здания: От пролетариев к дизайнерам» http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/249607/ot_proletariev_k_dizajneram). На территории фабрики был создан лофт-квартал, что – цитата – «определило уникальную атмосферу рабочего процесса, где ценится креативный подход». Переизбыток офисных помещений в Москве привел к тому, что появились офисные площади «со своим лицом», рассчитанные на определенный сегмент рынка – людей творческих профессий. Я думаю, что у застройщика не было достаточно много длинных денег, и он пошел на быстро окупаемый вариант. И ведь попал в точку! Но все же залогом успеха, прежде всего, является сервис. Кроме сервиса, я рекомендую делать ставку на удобство расположения, наличие коммуникаций, престиж. Именно это и ценят люди бизнеса.        

Стремишься в мир? Для начала построй себя дома – и совершенствуйся

Всемирный банк опубликовал отчет, согласно которому в структуре российского экспорта высокотехнологичные продукты занимают лишь 6,5% - и это при том, что в Китае и США данный показатель около 30%. Что и говорить, невеселая для России статистика. Но я подумал: а почему в центре внимания экспорт? Не ставим ли мы вагоны впереди паровоза?

Как обычно бывает в типичной сырьевой экономике, российские бизнесмены зачастую мыслят категориями «а сколько я продам за границей». При этом в инновационной экономике первым покупателем инновационных продуктов всегда выступает национальный рынок.

Так исторически складывались все инновационные экономики, включая Японию, страны ЕС, Америку. Именно национальный рынок, покупая инновации, создает экономию от масштаба – эффект снижения средних затрат по мере увеличения объемов производства. Местные компании наращивают обороты, укрепляют позиции на внутренних рынках, увеличивают капитал, накапливают ноу-хау.

Так создается твердая стартовая площадка для экспорта высоких технологий по всему миру. Так действовали японцы: они создали свое автомобилестроение, напичкали его хайтеком и потом начали экспортировать. Аналогично поступали их соседи в Азии.

Таким образом, российская проблема – слишком низкий спрос со стороны перерабатывающих отраслей на инновации и усовершенствованные производственные механизмы. Собственники технологических новшеств полагают, что дома они не смогут достаточно заработать, и априори рассматривают варианты сбыта только за рубежом. Но выход на рынки, скажем, Америки чрезвычайно труден: ведь у этих собственников слишком мала база для производства продукции внутри России, нет экономии от масштаба.

Из ситуации выход один: если российские менеджеры и в первую очередь владельцы крупных предприятий начнут покупать российские технологии и применять их у себя в компаниях. Пройдут годы, внутренний рынок достаточно разрастется, и Россия получит потрясающую основу для экспорта новых идей – уже «отшлифованных» внутри страны.

Своя инноватика забыта

Некоторые винят российскую науку: дескать, в кризисе она, новые идеи поставлять уже не в состоянии. Мне кажется, проблема совсем не в этом, и наши читатели, откликнувшиеся на наш недавний опрос, поддерживают меня в этом. У российской науки потенциал больший, чем где бы то ни было. Проблема в отсутствии возможностей для коммерциализации. Наука в этой стране не может найти местный рынок сбыта.

А реальный корень проблемы в том, что владельцы крупнейших компаний страны не покупают отечественные инновации для модернизации собственных активов. Если они начнут это делать, импульс приобретет весь этот сектор экономики, и вот тогда-то и создастся прекрасная платформа для экспорта не только российского сырья, но и «хайтековых» продуктов. Причем не только оборонного назначения – речь идет об обычных потребительских рынках электроники, фармацевтики, информационных технологий. Все эти мировые рынки несоизмеримо больше по масштабам, чем просто «оборонка», в которой, как правило, сделки заключают не частники, а правительства.

Когда российская промышленность сделает такие рынки приоритетом, возможности для расширения будут безграничны.

НИОКР в загоне

Есть еще одна «заноза» в «пятке» будущей инновационной России.

Если вы посмотрите, например, на американский рынок, там в среднем 3,5% оборота компаний реинвестируется в НИОКР. Если говорить конкретно о фармацевтике и телекоммуникациях, эта цифра достигает 20-30%. Это позволяет компаниям постоянно улучшать эффективность и конкурентоспособность на мировом рынке.

Я видел статистику, согласно которой российские компании тратят на исследования менее полпроцента оборота, и, к сожалению, такая картина по всем отраслям. Для крупных нефтегазовых компаний с госучастием, если я не ошибаюсь, этот показатель вообще 0,17%.

Эти вложения не идут ни в какое сравнение с теми деньгами, что инвестируют в НИОКР мировые лидеры, такие как Exxon, Shell или BP. И России не найти дорожки в инновационное будущее, если ее бизнес не возьмет на себя инициативу по сокращению этого огромного отставания.

Владельцы бизнесов как лекарство от раскола в России

Недавние выборы в Конгресс США показали, как невероятно поляризовано американское общество. Доминирующая на политической сцене Республиканская партия требует у президента Обамы «изменить курс» и клянется сделать все, чтобы глава государства стал «президентом одного срока». В России социально-экономический раскол расшатывает страну уже два десятка лет, партии «у руля» и оппозиция упражняются в награждении друг друга эпитетами типа «воры и предатели». Оба наших государства живут, похоже, в эпоху глубинных разломов. Но одной ли природы эти разломы, и одинаково ли непреодолимы они?

Оглядываясь на результаты выборов в США, я испытываю шок от понимания, насколько сильно разделено мое общество. Сейчас у нас в стране две Америки. Одна поддерживает администрацию Обамы, стремящуюся создать более интегрированное и терпимое общество. Эти люди очень хотят сотрудничать с остальным миром, они открыты общению и в большинстве случаев весьма либеральны во взглядах на жизнь. Я бы назвал их прогрессивной Америкой.

В другом лагере те, кого я причислил бы к консервативной части общества. И, мне кажется, никогда еще за всю историю Соединенных Штатов пропасть между ними не была такой широкой. Это не противостояние Севера и Юга, не борьба «синих» штатов с «красными» – это выбор вектора жизни. Двигаться ли Америке вперед, в XXI век, или «окопаться», восседая на достижениях прошлого столетия? Это борьба за осознание гражданами США своей роли в мире.

Эти две Америки не понимают друг друга и вряд ли способны на сотрудничество в политике и социальных вопросах для решения насущных проблем. Президент стремится за оставшиеся ему два года провести через Конгресс новые законы, но я предвижу, что это будут исключительно тяжелые два года.

Когда я думаю о расколе в моем обществе, расколе, который тревожит меня, возникают мысли и о социальном противостоянии в России. Но здесь оно другой природы. Это скорее водораздел поколений, извечная проблема «отцов и детей».

В России, веками развивавшейся по сценариям сырьевой экономики, сложилась определенная, вполне уникальная социально-экономическая, демографическая и геополитическая структура. Это все более чем понятно, при этом не менее понятны и системные барьеры, воздвигнутые этой структурой, – барьеры, из-за которых сейчас так нелегко строить современную инновационную экономику. Здесь исторически люди привыкли к быстрым доходам, менталитету «купи-продай», высокой концентрации богатства в руках «избранных», монополизации промышленности.

Поколение, подпиравшее эту структуру (назовем его «поколением отцов»), ныне живет и работает бок о бок с другой, совершенно иной Россией – Россией молодых предпринимателей-инноваторов, стремящихся видеть страну в числе «сильных мира сего», развивая ее мощью интеллекта, предлагая технологические решения проблем этой планеты.

Не скажу, что эти две России желают непременно драться, вызывая подобный американскому общественный паралич, но все же они резко отличаются. Этот культурный раскол – не катастрофа, это неизбежный спутник тяжелого, но верного перехода от сырьевой экономики к инноватике. Однако важно со временем найти середину, точки соприкосновения.

Мы в «Марчмонте» считаем своей аудиторией лидеров бизнеса, предпринимателей и инноваторов. Почему лидеров бизнеса? Да потому что очень важно, чтобы этот сегмент общества – собственники промышленных активов – мог работать с обеими Россиями. Именно эти люди, в свое время приватизировавшие промышленные компании или создавшие их с нуля, ныне играют исключительную роль в развитии страны на ближайшие 20 лет.

Это драйверы национальной индустрии.

Им сейчас от 40 до 60-ти, и они на перепутье. Чтобы завершить перевод России на инновационные рельсы, хозяева промышленных предприятий по всей стране – от олигархов, чьи имена всем вам прекрасно известны, до владельцев семейных бизнесов – должны вкладываться в модернизацию.

Если «капитаны» отраслей российской промышленности хотят быть конкурентоспособными в глобальной среде, хотят, чтобы Россия была готова к вступлению в ВТО, они должны инвестировать в самих себя. Если это произойдет, в стране будет создан потрясающих возможностей рынок инновационных проектов. Этот рынок даст надежду нынешним молодым инноваторам, студентам, ученым; они осознают, что прежде чем искать счастья «за бугром», имеет смысл – и необходимо – приложить свои идеи дома. А потом уж и на глобальный рынок выходить. Так происходит во всех инновационных экономиках. Такой рынок повысит и прибыльность работы бизнес-ангелов, поддерживающих инновационные продукты.

Лично для меня стоящий перед Россией выбор предельно ясен: либо собственники промышленных предприятий откладывают вопрос инвестирования в свои активы «в долгий ящик», тем самым оттягивая появление рынка инноваций, либо они решаются на это, что стремительно продвинет страну на пути к созданию подлинной инновационной экономики.

Будущее страны сегодня в руках именно этих людей, чьи заводы производят товар, пользующийся спросом и дома, и за рубежом. У них есть ресурс для ускорения движения к инноватике, и только они могут перекинуть мост через кажущуюся непримиримость поколений. Не «старая гвардия»: поколение, чья жизнь связана с сырьевой ментальностью, в одночасье не перестроится.

Полагаю, большинство аудитории «Марчмонта» со мной согласится. Думаю, владельцам бизнесов нужны меры стимулирования через налоговые послабления, и тогда процесс пойдет. Надеюсь, деятельность инновационного проекта в Сколково вызовет к жизни целый комплекс новых законов, а они, в свою очередь, помогут появлению первых «историй успеха», и тогда будет ясно, как действовать дальше.

Я пророссийский оптимист

Возвращаясь к ситуации у меня дома, в США… К сожалению, должен признать, что оптимизма у меня маловато. Впереди трудные времена, остается ждать президентских выборов. Может, что-то и переменится.

Раскол в американском обществе углубляется с каждым днем, и я не думаю, что этому есть противоядие – во всяком случае, его не будет до тех пор, пока руководство страны не осознает со всей полнотой первопричины отчуждения и не начнет создавать новую стратегию для США в XXI веке.

А вот насчет России у меня оптимизма гораздо больше. Каждый день я вижу свидетельства того, что промышленники начинают инвестировать в свои компании, поддерживать развитие инновационных кластеров через создание клубов бизнес-ангелов, новой инфраструктуры, участие в федеральных программах, в частности, программах Российской венчурной компании, «Роснано», Сколково.

Я вижу, что все эти программы создают ту необходимую «критическую массу» поддержки, которая двигает страну в сторону подлинной модернизации на долгие годы. В отличие от двух Америк, мне кажется, что две России рано или поздно объединятся, и тогда страна «выстрелит».

Российская модернизация с высоты птичьего полета

В последнее время я провожу почти все время в поездках: сегодня дела в Москве, назавтра я уже в Перми и т. д.Впрочем, в дороге всегда комфортно размышлять о важных вещах…

Имея солидные запасы газа, США затевают на атлантическом побережье масштабный проект ветроэнергетики с начальными инвестициями в 5 млрд долларов. Я вдруг подумал: а, вообще, видит ли Россия свое место в этой меняющейся энергетической парадигме?

В современных условиях глобального экономического развития мне представляется чрезвычайно важным поиск максимально возможного набора альтернативных, более дешевых источников энергии. Если правительство и частные инвесторы США реализуют этот ветровой проект на основе продвинутых технологий, результаты очевидно позволят стране диверсифицировать свой энергобаланс.

По мере продвижения экономики вперед стоимость одних технологий и сырьевых продуктов повысится, а других – понизится. Например, с нарастанием критической массы технологий солнечной энергетики (вспомним, как много солнечных панелей производят, скажем, китайцы) стоимость этих энергоуслуг для потребителя рано или поздно понизится. Поэтому, чем больше стран «оседлают» всевозможные альтернативные источники энергии, тем быстрее упадет стоимость этих источников, что позволит диверсифицировать свой «энергопортфель» любой стране.

Если, скажем, Иран, у которого полно нефти, озабочен задачей получения ядерной энергии, следует задаться вопросом: «Зачем ему это надо?» Существует, конечно, масса весьма полярных точек зрения по этому вопросу, но среди них вполне заслуживает права на жизнь и такая: Иран также хочет диверсифицировать энергобаланс у себя в стране, при этом, как и прежде, свободно экспортируя в огромных количествах нефть и получая солидные прибыли.

Так что, выходит, что хорошо для одной страны, хорошо и для другой.

Я думаю, России недопустимо игнорировать этот глобальный тренд, и я рад, что более 60% наших читателей, голосуя по данному вопросу на сайте, поддержали меня в этом убеждении. Исключительно важно развивать энергетику ветра, солнца, разрабатывать новые виды «чистых» аккумуляторов и пр. Оценивая все то, что российские власти делают сейчас для содействия своему энергетическому сектору, я утверждаю, что это принесет пользу: диверсификация – вот что укрепит страну на далекую перспективу.

На прошлой неделе просматривал российскую прессу, и меня привлекла одна заметка. Не побоюсь этого слова и скажу, что она стала чем-то вроде откровения для меня. Еще год назад Сбербанк запустил проект «Биржа идей» по сбору и оплате инновационных идей собственных сотрудников в целях оптимизации работы банка. А сейчас сообщалось, что вследствие этого удалось за это время сэкономить около миллиарда рублей операционных издержек.

Думаю, это исключительно интересная инициатива, которая обязана стать прекрасным примером того, как все российские компании должны относиться к самим себе, анализировать операционные расходы и эффективность ведения бизнеса в целом.

Если хозяева российских промышленных предприятий на самом деле станут воспринимать свои заводы и фабрики как активы, а не как источники высасывания денежных потоков, и начнут по-настоящему вкладываться в улучшение работы и, как следствие, повышение их рыночной стоимости, в России неизбежно создастся мощный рынок для реализации инновационных проектов. А это важнейший фактор становления страны как инновационной экономики XXI столетия.

Если же акционеры российских компаний не осознают этого простого факта, рынок инноватики здесь останется на неприлично низком уровне, а местные инноваторы будут по-прежнему видеть единственный шанс на воплощение своих идей в продвижении на рынки ЕС, Азии или США. Дома почти ничего так и не будет коммерциализовано.

Чем больше российских компаний последуют примеру Сбербанка, начнут инвестировать в себя и вознаграждать сотрудников за креативность, тем скорее развитие России как инновационной экономики обретет ясные очертания.

Надо просто быть лучшим

Михаил Трейвиш, глава агентства мониторинга OmniGrade и член Консультационного совета компании «Марчмонт». С ним можно связаться по адресу tre_mi@omnigrade.com.

Я недавно вернулся из Мадрида, в котором не был три года. Бросилось в глаза явно увеличившееся количество нищих на улицах, да и улицы стали убираться гораздо хуже. В общем, налицо все признаки того, что Испания никак не справится с финансовым кризисом, принесшим ей 17-процентную безработицу и сомнительную принадлежность к сообществу «больных экономик» Европы, не очень политкорректно называемых PIIGS.

Но есть в Испании счастливое исключение, особенно весомое на фоне финансового неблагополучия вокруг. Это банк Santander, совсем недавно ставший крупнейшим банком еврозоны по капитализации – и без государственных вливаний (а, может, как раз благодаря этому), в отличие от многих более именитых европейских коллег. И теперь Santander – не только гордость испанцев, но и их надежда.

Пример «Сантандера» – это доказательство того, что все люди равны. Равны в том смысле, что у каждого из нас есть шанс стать предпринимателем и построить лучший в мире бизнес независимо оттого, есть ли в его стране, его провинции или его деревне соответствующие традиции и соответствующая известность.

Микрофинансирование пришло как вид бизнеса из Бангладеш; крупнейшей телекоммуникационной компанией стала в свое время Nokia из «глухой» до того (в сфере высоких технологий, разумеется) Финляндии; одним из крупнейших в мире (и крупнейшим, например, в Германии) поставщиком антивирусных программ стала Лаборатория Касперского из «сырьевой» России.

И ведь не так сложно стать первым в мире – надо просто быть лучшим. А для того, чтобы быть лучшим, надо быть смелым и осторожным. Смелым – в придумывании новых идей и новых продуктов, осторожным – в выборе партнеров и расходовании ресурсов. И если твоя компания стала первой в мире, то она автоматически будет первой, например, и в Нижнем Тагиле. Вот обратное не всегда верно.

Я, например, тоже предприниматель, управляющий пока небольшим рейтинговым агентством, и я пытаюсь его сделать первым в мире просто за счет того, чтобы сделать его лучшим, чем, к примеру, Standard & Poor’s или Moody’s.

Некоторое время тому назад я встречался с директором одной из российских фабрик мороженного. Его предприятие пытается завоевать европейский рынок – тоже потому, что считает свое мороженное лучшим в Европе (сертификаты соответствующих служб ЕС уже получены). Я могу приводить еще много разных примеров, известных мне, но наверняка еще большее количество примеров мне неизвестно.

Джек Уэлч, легендарный американский бизнесмен и автор множества публикаций, во время своего последнего приезда в Россию говорил о том, что главное, чего не хватает российским предпринимателям, – это смелость. Вот эти примеры и нужны для придания смелости. А осторожности нас и так учит сама жизнь.

Недурно, мистер Шварценеггер!

Неделю назад мне посчастливилось повстречаться в Москве в резиденции американского посла «Спасо-хаус» с большой группой венчурных инвесторов, промышленников и деловых людей, прибывших во главе с губернатором Калифорнии Арнольдом Шварценеггером из американской «Кремниевой долины».

Событие, скажу вам, впечатляющее. Если честно, я ехал на мероприятие, задаваясь вопросами: зачем Шварценеггер приехал в Россию, и как ему удалось собрать всех этих людей? Своей речью он дал мне ответы.

По его словам, когда летом он принимал в «Кремниевой долине» президента Медведева, российский лидер был «под впечатлением», а калифорнийский губернатор «понял», что перед ним «мечтатель и провидец», и с гордостью представлял президенту и его окружению достижения штата и «Долины». После чего г-н Медведев протянул ему руку и пригласил посетить Россию с ответным визитом.

Как известно, между двумя странами идет «перезагрузка», и президент Медведев повышает уровень отношений, ставя во главу угла вопросы инновационного развития. Да, в этих отношениях сохраняются «острые края», но в данном вопросе у обеих стран есть возможность совместно решать глобальные проблемы. Это укрепит экономику как США, так и России.

Губернатор Шварценеггер без обиняков заявил: он в России, чтобы продвигать калифорнийский бизнес. В этом ничего зазорного нет, тем более что в его штате огромное количество программистов и предпринимателей из России, которые не только живут там, но и строят деловые связи между Калифорнией и своей родиной.

Всем известно, какую существенную роль сыграли в развитии «Кремниевой долины» выходцы из Индии и Китая. Очевиден тот факт, что этот инновационный кластер добился таких успехов во многом благодаря тому, что последние полвека он открыт для иммигрантов с развивающихся рынков всего мира.

Но тенденция такова, что многие из этих людей возвращаются в свои родные страны – кто временно, а кто и навсегда. Так делают индийцы, так делают китайцы. Последние даже запустили у себя дома щедро финансируемые государством инновационные программы «Морская черепаха» и «Чайка». И совершенно ясно, что тенденция распространяется и на русских. Таким образом, президент Медведев хочет по примеру китайских коллег поддерживать этот процесс.

Г-н Шварценеггер понимает, что в интересах его штата способствовать развитию сотрудничества между американской «Кремниевой долиной» и ее российским аналогом в Сколково – на ближайшие годы образцом и вектором инновационного развития повсюду в Российской Федерации.

Нет сомнения, задача «пропиарить» Сколково тоже стояла. Одно дело, когда в страну приезжает группа мало кому здесь известных венчурных инвесторов, и совсем другое – когда во главе делегации культовая голливудская персона, по сути, мировой бренд. Он добавляет престижности и веса всей группе. Это понимали прекрасно оба лидера.

Но главное – это то, какой сигнал хотели дать приехавшие и принимавшие. А сигнал такой: уровень рисков должен понизиться с обеих сторон, тогда можно ожидать развития партнерств в научно-технических отраслях. Возглавив американскую делегацию, Арнольд Шварценеггер, не исключено, хотел показать своим соотечественникам, что для калифорнийцев Россия интересна. Это и сигнал россиянам: раз здесь сам губернатор штата, значит Калифорния воспринимает Сколково и все, происходящее вокруг, всерьез. Обе стороны заинтересованы в деловых контактах, сулящих прибыли.

Уверен, что по результатам визита в Россию дома, в Америке, будет вереница интервью и репортажей. Венчурных гуру из «Долины» будут спрашивать: «Что вы думаете о России?», «Сколково – это просто надувание щек или реальный проект?». Я лично беседовал со многими из этих людей; они на самом деле ищут реальных возможностей начать бизнес с Россией. Они задавались вопросами, что Россия делает для строительства инновационной экономики, что требуется от американских деловых кругов, чтобы в этом поучаствовать. Этим людям интересны перспективы создания российско-американских венчурных партнерств, структур частного капитала для выведения на рынки США российских инновационных проектов.

Что это – голливудская профанация вокруг очередной «потемкинской деревни»? Нет, не думаю. Время – деньги, и ведущие венчурные бизнесмены США – не мальчишки, чтобы просаживать на подобной чепухе и время, и деньги. Я вижу в этом серьезную веху на пути к той самой «перезагрузке» и считаю, что калифорнийский губернатор поступил мудро, «осенив» делегацию своей репутацией. Молодец!

Если вы хотите пережить следующий кризис…

Михаил Трейвиш, глава агентства мониторинга OmniGrade и член Консультационного совета компании «Марчмонт», размышляет о «короткой» ментальности и опасностях, что она несет. С ним можно связаться по адресу tre_mi@omnigrade.com.

Президент Медведев одобрительно высказался об идее сократить 20% государственных чиновников. «Это, безусловно, жесткая мера, которая может помочь в решении целого ряда задач», - сказал он.

Понятно, что это антикризисная мера. Не до конца пока понятно, относится ли она к мерам, направленным на преодоление последствий прошлого (или, по мнению некоторых экспертов, продолжающегося кризиса), или же это мера, нацеленная на достойную встречу нового кризиса? А ведь понимание этого имеет первоочередное значение для будущего страны.

А новый непременно случится через два, пять или десять лет, ибо теперь уже совершенно очевидно, что от цикличности мировой экономики уже никуда не деться.

Президентская решимость натолкнула меня на мысль о проведении параллелей с бизнесом. Чего не хватает бизнесу, чтобы решить «целый ряд задач»?

Когда осенью 2008 года случился глобальный экономический кризис, большинство руководителей компаний были озабочены решением сиюминутной задачи «защиты от кризиса», и лишь меньшинство – корректировкой долгосрочной стратегии в соответствии с меняющимся мировым экономическим порядком. Следующий кризис переживут вторые.

Я уже год возглавляю агентство стратегического мониторинга и поневоле постоянно задумываюсь о справедливости претензий к мировым рейтинговым агентствам по поводу неадекватности их оценок, проявившихся во время кризиса. Причина этого, как мне кажется, из «этой же оперы». Это были рейтинги, получаемые ради «скорострельного» результата: размещения публичных долговых инструментов, удешевления заимствований, IPO и пр. Рейтинги в помощь работе стратегической, долгосрочной и постепенной, направленной на улучшение собственной кредитоспособности компаний, никого особо не интересовали.

Американский проповедник и писатель Джеймс Кларк как-то сказал, что политик думает о следующих выборах, а государственный деятель – о следующих поколениях. Наверное, подобную классификацию стоит провести и среди руководителей компаний. Кто-то думает о квартальных результатах, а кого-то волнует стабильная работа компании через десять, двадцать, тридцать лет.

Возвращаясь к политикам и государственным деятелям… Хочется верить, что хотя бы часть сэкономленных от сокращения бюрократии средств (если такое решение будет принято) пойдет на решение вопросов, связанных с долгосрочным стратегическим развитием России. И тогда можно надеяться, что во время следующего мирового кризиса наша страна будет островом подлинной стабильности.

Региональные инновационные кластеры: роль и место высших учебных заведений (часть II)

Профессор Фияксель продолжает размышлять о том, какой он видит инновационную экономику и какова роль в ней исследовательских университетов.

Вузы пошли на «Фабрику»

В Хельсинки меня потрясла простая вещь. Чтобы создать эффективный инновационный кластер, там взяли и объединили в один три университета, которые, казалось бы, далеки друг от друга: Хельсинкскую школу экономики (Helsinki School of Economics), Хельсинкский технический университет (Helsinki University of Technology) и Хельсинкский университет искусств и дизайна (University of Art and Design Helsinki). И ради чего? А ради создания «Фабрики дизайна» (Design Factory).

Это небольшое здание, 3 тыс. кв. м. При этом в тех трех университетах, которые объединили, учатся более 30 тысяч студентов. Вот на этой фабрике и создали тот самый «суп». Там есть механические и деревообрабатывающие мастерские, там есть дизайнерские студии, там работают экономисты, маркетологи. Продукт создается сразу с исследованием рынка, сразу создается прототип и система продвижения.

Крупные компании взяли там офисы, причем платят колоссальные деньги, на которые и содержится эта «Фабрика дизайна». Что им нужно? Кадры, которых они отбирают на месте, и продукты, создаваемые студентами. Там же проходят занятия студентов. Это среда обитания, студенты там практически живут, есть возможность жить и работать там круглосуточно.

Для создания инновационного кластера пошли на слияние трех вузов, хотя это очень сложно. Это пример того, что делается у наших ближайших соседей.

Четырнадцать + Пятнадцать

И вот отсюда мы выходим на тему национальных исследовательских университетов. Это высшие учебные заведения, одинаково эффективно осуществляющие образовательную и научно-исследовательскую деятельность на основе принципа интеграции науки и образования. НИУ – одна из форм кластера. Таких примеров более чем достаточно, самые известные – Стенфордский университет и Массачусетский технологический институт.

В 2009 г. двенадцать НИУ определены по конкурсу, еще два – не известно по каким критериям, а в 2010 г. определены еще пятнадцать. Все хотят получить деньги. А мне кажется, что нужно довести до уровня НИУ хотя бы эти первые четырнадцать.

Принципиальное отличие этих учреждений в том, что в них образование и наука неотделимы. Образование для науки и наука для образования – только так. В свое время классическим примером являлся МФТИ. В СССР была создана мощнейшая школа физики, которая позволила «и догнать, и перегнать», и до сих пор она работает на многие страны мира.

Каковы задачи НИУ? Главная – создание вокруг себя полноценной инновационной среды, среды трансфера технологий. Это та среда, в которой можно коммерциализовать инновации. Речь идет о МИПах, внедренческих фирмах, spin-off-компаниях, технопарках, фондах поддержки и технологического предпринимательства студентов.

Модель ВШЭ: НИУ как ядро кластера

Высшая школа экономики – единственный из отобранных первых четырнадцати гуманитарный вуз, получивший статус национального исследовательского университета. Это распределенный университет, его площадки расположены в четырех городах, на четырех кампусах: в Москве, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге и Перми.

Исторически так сложилось, что на каждом кампусе есть свои «локомотивы» – направления, которые являются определяющими. В Нижнем это предпринимательство и бизнес-информатика. И именно в Нижнем зародилась и ныне воплощается в жизнь идея создания инновационного кластера с ядром в национальном исследовательском университете.

Модель предполагает возникновение вокруг НИУ целой системы компонентов, взаимно дополняющих и поддерживающих друг друга. Это собственно структура поддержки: технопарк, инкубатор, центр трансфера технологий, ассоциация бизнес-ангелов, механизм продвижения инновационных проектов (инновационный лифт). Это система подготовки кадров, представленная вузом и коучинговым центром. Это система финансовых институтов венчурного, «посевного» капитала и инвестфондов, а также консалтинг. Это рынки – как удаленные, так и местные – и поставщики оборудования, материалов и инструментов. И, наконец, это поддерживающий социальный климат и система улучшения качества жизни, причем здесь спектр понятий широкий: от норм и ценностей, семьи и конкурентов до обеспечения культурного досуга и доступного жилья.

Нижний реализует модель ВШЭ

Что же сегодня есть и что создается из всего перечисленного в модели на нижегородском кампусе ВШЭ?

Создается поддерживающая инфраструктура – бизнес-инкубатор. На кафедре венчурного менеджмента у нас уже есть свой мини-инкубатор, где работает до 20 проектов. Теперь мы хотим расширить возможности инкубатора, сделать так, чтобы он охватывал не только студентов ВШЭ с их проектами, но и молодежь извне.

Далее: информационная компонента. Мы регистрируем электронный журнал «Управление инновационными системами». Надеюсь, журнал станет не только тем местом, где можно опубликовать свою работу, чтобы потом защитить на этом диссертацию. В журнале будут публиковаться работы, несущие в себе что-то действительно новое и перспективное.

Исследовательская компонента. Сегодня у нас есть проектно-учебная лаборатория, в перспективе мы хотели бы создать центр предпринимательства, или институт, занимающийся исследованиями в области инновационных систем.

Подготовка кадров. В настоящее время мы работаем над идеей создания факультета, который будет отличаться от других факультетов ВШЭ и прочих вузов: на нем будут только междисциплинарные магистерские программы, и все эти программы будут связаны с инноватикой. У нас есть программа инновационного менеджмента, открыли программу «Маркетинг и продвижение инноваций», в перспективе программа «Технологическое предпринимательство». Факультет будет заниматься подготовкой предпринимательских кадров конкретно для инновационной экономики.

Кроме того, это студенческий клуб «Предприниматель». Он объединяет сегодня 100 действительных членов и 700 – интерактивных, которые хотят в будущем стать предпринимателями. Мы создаем команды, делимся опытом, содействуем в продвижении их проектов, направляем ребят. В Финляндии есть аналогичный клуб, и там 5 тысяч членов – вот она перспектива, куда надо двигаться. Количественные изменения обязательно перейдут в качественные.

Мы практикуем проектный метод обучения. В его основе работа со студентами, объединенными в межфункциональные команды для разработки и реализации инновационных проектов. В данном методе используются активные техники подготовки менеджеров на базе принципа living case, т. е. решения студентами проблем реальных компаний, нуждающихся в помощи в режиме консалтинга. Причем защита решений проходит непосредственно перед топ-менеджерами этих компаний.

Предпринимательская компонента – spin-off-компании. Уже есть одна, которую создают студенты и которой помогают выйти на определенный уровень. А дальше таких компаний будет много, и мы начали серьезную работу по сотрудничеству с другими национальными исследовательскими университетами в создании совместных spin-off-компаний. Мы не технологический вуз, мы готовы сотрудничать с другими и вместе коммерциализовать их разработки.

И, наконец, финансовая составляющая. Это создание посевного и грантового фондов.

Фокус: предпринимательские центры и грантовые фонды

И вот теперь мы подходим к системе, которую необходимо создавать. Для того чтобы научные исследования, проводимые в НИУ, не остались «инновационным сырьем», а превратились в инновационный продукт, необходимо создание в рамках НИУ центра предпринимательства. Мы вышли с этой концепцией, руководство в Москве одобрило. Мы видим потребность в этом, и многое уже для этого сделано.

Каковы же задачи деятельности такого центра? В первую очередь это предоставление «посевных» инвестиций и объединение бизнес-наставников и инноваторов. Центр должен курировать (совместно с отделом лицензирования НИУ) вопросы интеллектуальной собственности, стимулировать сотрудников к продолжению исследований, предоставлять им консультации по коммерциализации научных разработок. В целом все это должно обеспечить понимание студентами-инноваторами элементов успеха коммерциализации.

А еще нужны фонды. Это не «посевные» фонды, не венчурные фонды. Это фонды грантовой поддержки. Но они принципиально отличаются и от Фонда Бортника, и от всего другого, что есть сейчас в России. Эти фонды призваны не только давать деньги, но и помогать коммерциализовать проекты.

Три ключа к инноватике

Итак, подытожим. Каковы ключевые элементы модели коммерциализации инноваций? Их три.

Нужно создавать предпринимательскую группу и обязательно подключать к ней наставников для целей коммерциализации. Это в Нижнем уже отработано: у нас студенты работают с мастерами, здесь есть ассоциация бизнес-ангелов «Стартовые инвестиции», и мы считаем, что подключение к каждой такой группе студентов бизнес-ангела или специалиста позволит направить идею в нужное русло, не теряя времени.

Второй элемент – собственно создание «посевных» грантовых фондов, выдающих гранты сотрудникам университета на конкурсной основе.

А третий – обучение предпринимательству студентов и аспирантов. Обязательно! Не коучинг-программы, когда ездят по России и обучают предпринимательству ученых, – это порой бессмыслица! Ученый должен и хочет заниматься наукой. А обучать нужно молодежь – тех, кто в будущем станет инновационным менеджером.

И три этих элемента как раз и создают в НИУ культуру инноватики и предпринимательства.

Региональные инновационные кластеры: роль и место высших учебных заведений

Слова об инновационной экономике звучат в последнее время очень часто и в разных контекстах. Но эти слова не всегда раскрывают суть того, о чем речь и что нужно сделать. Постараюсь изложить свое видение того, что это значит.

На первом месте я вижу создание инновационной экосистемы. Понятие это емкое, сюда же входит и понятие инновационной культуры. Это среда. Если мы будем продолжать создавать инновационную экосистему в среде, подогнанной по-прежнему под сырьевую экономику, среда отторгнет наше новшество. Для создания инновационной экономики необходимо создание инновационной среды.

Последнее включает много параметров. И первый – обучение молодежи. Я убежден: надо обучать уж если не с детского сада, то обязательно со школы. Дети должны знать, что их ждет в будущем.

С некоторых пор вектор сменился: опросы показывают, что молодежь хочет идти в чиновники. На специальности госслужбы огромные конкурсы – в отличие от предпринимательских факультетов. Опросы также показывают, что для многих предпринимательство – это некое интересное хобби, но никак не жизнь. Быть предпринимателем факультативно нельзя. Это примерно то же самое, что боксер по переписке. Или ты предприниматель и отдаешь этому всего себя – или ты просто, как говорил капитан Жеглов, «погулять вышел».

Очень важный для создания системы момент – это финансирование. Известно, что, скажем, в США венчурные инвестиции составляют примерно 2% от общего объема инвестиций в стране, но: предприятия, выросшие из венчурного бизнеса, дают в Штатах работу более чем 20% населения. И это показатель более важный, чем объем инвестиций: он свидетельствует о том, что вклад венчура в ВВП гораздо больший, чем эти самые 2%.

Отсюда следует простой и логичный вывод: эффективность этих инвестиций в разы выше, чем любых других. Необходимо создать систему именно венчурного инвестирования.

Следующий очень важный параметр – создание условий для возникновения инновационных идей. Со всех трибун говорят, что в России очень много инновационных идей. К сожалению, это не так. В России масса научных разработок, но инновационных идей, имеющих перспективу коммерциализации, очень немного. Необходимо создать среду, некий «суп», где будут «вариться» люди, способные создать идеи, у которых есть коммерческое будущее: предприниматели, инвесторы, консультанты.

У нас все финансирование НИОКР всегда предназначалось для фундаментальных исследований, и поэтому у нас до сих пор лучшие математики, превосходные физики. Зато мало инновационных идей, имеющих перспективу монетизации.

Инфраструктура поддержки. Это всем знакомые слова: бизнес-инкубаторы, технопарки, центры трансфера технологий. Все эти слова знают, много попыток их создать, много в это закопано денег, а эффективность этих структур крайне низка.

Существует четыре уровня технопарков, и мы, к сожалению, находимся на первом, в лучшем случае переходим на второй. Что это? Это когда технопарки сдают в аренду площади. Лучшие наши технопарки, на которые все равняются, просто сдают площади крупным компаниям. Это не инновационные технопарки современности, там нет системы содействующей коммерциализации проектов.

И, наконец, кластерный подход. На мой взгляд, сегодня ничего лучшего в мире не придумано. Именно этот подход позволяет развивать инновационную систему, создавать технологические и бизнес-инновации. Неважно, как мы это назовем – наукоградом ли, зоной ли: там, где такой подход есть, инновационные проекты коммерциализуются, создается инновационная экономика.

«Земля обетованная»

Существует несколько моделей инновационной экономики, и разные страны и города исповедуют разные модели. Есть так называемое «специализированное предприятие», есть «закон больших чисел», есть также модель, называемая «крупной экосистемой».

Но для России очень подходит модель, которую можно назвать «земля обетованная». Главный ее принцип – отдача от сообщества интеллектуалов. Все наши наукограды – Академгородок в Новосибирске, Дубна, Саров и пр. – все это центры «земли обетованной».

Сегодня в мире несколько ярких представителей кластеров, работающих по этой системе. Это «Кремниевая долина» (США), Бангалор (Индия), Торонто (Канада), Хельсинки (Финляндия).

Российская «Кремниевая долина»

У нас создают некий аналог американской «Кремниевой долины», но вот только как неудачно в свое время перевели с английского термин («Силиконовая» вместо «Кремниевая»), так, к сожалению, не очень удачно экстраполируют на нашу почву и суть. Я говорю о Сколково.

Я готов поспорить с любым и через пять лет спор выиграть. Сущности «Кремниевой долины», какой она была в прототипе, не будет.

А сущность проста, и она в следующем. Американская «Долина» сформировалась стихийно вокруг Стенфордского исследовательского и промышленного парка, состоящего из трех мощнейших университетов: Стенфордского, Калифорнийского (Беркли) и университета Сан-Франциско. Также в парк входили крупные лаборатории и компании, которые и создают систему. Это не только технологически ориентированные компании (их 52%), но и компании, предоставляющие услуги. Они составили до 46% и представлены компаниями, оказывающими финансовые услуги, юридическими фирмами, консалтинговыми компаниями. И помимо интернет-компаний есть рестораны, кинотеатры, пр.

Эту информацию я передал, чтобы ни у кого не возникало ощущения, что вот как только там, в Сколково, будет много ученых и много идей, так сразу будет и «Кремниевая долина». Нет. «Кремниевая долина» - это сочетание технологических и обслуживающих компаний. Это и венчурные институты, и юристы, и консультанты, и все остальное. Без этого не было бы конечного результата.

Многие считают, что продукт – это идея. Это заблуждение. Идея – всего лишь сырье. А из этого сырья можно сделать и «конфетку», и, извините, что-то совсем другое…

Развитие нового клуба бизнес-ангелов в России: практический опыт (часть III)

Профессор и бизнес-ангел Эдуард Фияксель о проблемах интеллектуальной собственности и коммерциализации проектов

Зависть как тормозящая сила прогресса

Большой камень преткновения в том, что руководство НИИ и вузов не хочет видеть коммерциализацию проектов. Почему? 

Причин много. 

Для них научно-технический потенциал – предмет гордости, а не товар. Потом: вузы привыкли к госсредствам и грантам, а не к сомнительным вливаниям «извне». 

Собственно, коммерциализовать подчас нечего, потому что коммерческой составляющей в проектах нет – только научная. 

Руководители боятся сотрудничества с частным инвестором: это же покушение на научный потенциал! А что если сотрудники массово перейдут в коммерческие структуры?! Так они думают. 

А в целом причины можно свести к одной. О ней все знают, и зовется она «зависть». Если какой-нибудь завотделом узнает, что какой-то там предприниматель, вчера еще работавший у него младшим научным сотрудником, завтра на каком-то непонятном проекте заработает больше, чем он, – все, это невыносимо! Всех инноваторов-предпринимателей гнать в шею – не нужны!

Я, конечно, утрирую, но это очень и очень серьезно. 

Чего у разработчиков нет…

Авторы проектов не имеют очень многого. У них нет ни средств, ни условий для коммерциализации проекта. Мало кто реально желает заниматься коммерциализацией – хотя бы по той простой причине, что у них мало или вообще нет предпринимательского опыта. Да и с правами на интеллектуальную собственность по-прежнему многое не ясно.

Чтобы потянуть серьезный проект, нужна команда. Это не все понимают. Команды иногда создают, но – из ученых. Команда ученых способна создать научный отчет, сделать открытие, но монетизовать проект она не сможет. Эти люди просто не сумеют договориться с инвестором. 

Почему? Да потому что проект для них – их дитя. Разве можно продать своего ребенка? 

Никогда! «Подумаешь – деньги! Да я и без них обойдусь!» 

…а что могло бы быть, но…

В прошлом году принят федеральный закон №217 о создании малых инновационных форм на базе вузов и праве на интеллектуальную собственность. Я оптимист и верю, что наши законодатели когда-нибудь доработают этот закон до уровня, когда он заработает. Пока же он поддерживает «пыльную полку» для проектов в нетронутом виде.

«Автор проекта имеет возможность – если захочет руководство вуза – получить премию. Это его право, но не обязанность». Это первый нонсенс.

В одной компании, с которой я общался, за внедренное рацпредложение платят премию. Сумма «умопомрачительна»: 1 000 рублей. А потом спрашивают: почему у нас за последние пять лет в двадцать раз снизилось число рацпредложений? Когда я узнал про тысячу рублей, я подумал: «А почему только в двадцать? Почему не дошло до нуля?» 

Не заинтересовав автора, вы ничего не получите. 

А второй нонсенс в моей голове вообще не умещается. Тот бедный инвестор, который вложил деньги в проект (хочется сразу спросить: не под пытками ли?), не имеет права его продать! 

Родину продать нельзя – проект тоже. Про Родину я понимаю, про проект – ну никак! Он же вложил деньги! Почему он не может хотя бы свою долю перепродать?! 

Необходимо законодательно разрешить научным организациям (1) передачу авторам прав на некоторые объекты интеллектуальной собственности, (2) выкуп авторами прав на ИС, (3) оформление сотрудниками прав на ИС, (4) продажу инвесторам прав на ИС. 

И вот это пока в законе №217 не определено.

А для частного венчурного капитала приоритетна собственность, а не лицензия на нее.

Развитие нового клуба бизнес-ангелов в России: практический опыт (Часть II)

Э. А. Фияксель, д. э. н., профессор, зав. кафедрами венчурного менеджмента и маркетинга НФ ГУ ВШЭ; президент ассоциации бизнес-ангелов «Стартовые инвестиции», продолжает размышления на тему финансовой поддержки российской инноватики.

О вспоможении Иван Иванычу

Безусловно, мы не филантропы, монетизация стоит у нас на первом месте. Но мы понимаем: чтобы нам заработать на этих проектах, нужно их создать и их развить. На это уходит не классические три-пять лет, а все восемь-десять лет, потому что бизнес-ангел начинает «вынянчивать» этот проект с самого начала – как правило, с предпосевной стадии, когда должны работать другие механизмы (или «три Ф», или грантовые программы). 

Я член жюри Фонда Бортника. Когда в нем из девяти человек шестеро ученые, и лишь трое имеют отношение к предпринимательству, часто слышишь такие фразы: «Ну что вы! Иван Иваныч – такой заслуженный ученый, как же ему не дать денег?» или «Вы знаете, с точки зрения науки это очень интересно! Надо профинансировать». А речь идет о проектах, которые должны быть коммерциализованы. 

Пока не будет наоборот – шестеро предпринимателей, а трое ученых, а еще лучше не ученых, а организаторов науки, – до тех пор Фонд Бортника будет работать с той эффективностью, с какой он работает сегодня: один к двадцати. А можно было бы поднять до одного к пяти.

Пчеловодов много, инноваторов…

Разговоры о том, что проектов у нас много, – это заблуждение. Речь в основном идет о фундаментальных исследованиях. Проектов, имеющих коммерческий потенциал, очень немного. В целом качество проектов очень низкое.

На основе данных наших четырех региональных министерств и собственной информации мы проанализировали количество малых инновационных предприятий в Нижнем Новгороде. Получилось около 200 предприятий, в полной мере отвечающих критериям инновационности. А в таком городе, как наш, таких предприятий должно быть несколько тысяч. 

При этом вам власти легко скажут, сколько у нас торговых предприятий, сколько пчеловодов и садоводов.

Это очень прискорбные цифры. Предприятий создается много, но, как правило, больше трех лет никто не живет, поскольку не преодолевает одну из «долин смерти» – пропастей в финансировании ранних стадий.

О лишней щуке и «боковиках»

Вторая проблема – трансляционный барьер. У нас не трио «лебедь, рак и щука», как в традиционной сказке, – у нас квартет «лебедь , рак и две щуки». Одной уже мало. 

У инвестора свой взгляд, у инноватора свой, а менеджера или предпринимателя либо нет совсем, либо он, подобно Змею-Горынычу, с тремя головами и смотрит в разные стороны. Понять друг друга они не могут; каждый думает об одном: как бы его не обманули. И при этом еще надо успеть обмануть другого. 

К числу проблем относится также высокий уровень недоверия к идее коммерциализации у руководства вузов и НИИ. Им Академия наук велит заниматься фундаментальными исследованиями, а то, что сработано «налево» - это частные дела каждого. 

Почему, вы думаете, в Сарове так хорошо поднимаются инновации? А потому что там ВНИЭФ «боковиками» не интересуется, и изобретателям идти некуда, кроме как в лапы «акулам капитализма» – к бизнес-ангелам. И это хорошо, что эти «акулы» есть. Иначе идти изобретателям было бы вообще некуда. 

Когда я был в Финляндии, я спросил, кто у них работает резидентами бизнес-инкубатора. Я-то думал: как у нас – мальчишки. Ан нет: там работают солидные сорокалетние мужчины, потрудившиеся в крупной фирме. Потом у них родился какой-то проект, но проект этот был отринут материнской компанией. Тогда эти люди все бросили и понесли свой проект в бизнес-инкубатор. И таких больше 70% (от общего числа резидентов БИ). 

Так что то, что происходит в Сарове, – это нормально.

А в НН ученые продолжают сидеть в академическом вузе и делать то, что им велят.

Сумасшедший предприниматель как биологический вид

Еще одна проблема: никто профессионально не готовит венчурных менеджеров. 

Я разделяю понятие «менеджер» на три категории. Есть менеджеры крупной компании, очень нужные и полезные, но – винтики в общем механизме. 

Есть владельцы малого бизнеса (не инновационного, а просто малого). Классический пример – малый бизнес в Германии: у вас есть пивная или магазинчик, этим занимались дед и отец, займутся и дети. Дает бизнес деньги на безбедную жизнь – и уже хорошо. Бизнес не расширяется, он всегда такой от поколения к поколению. 

И есть «сумасшедшие» предприниматели, не вполне понимающие, для чего они работают. Если спросить иного бизнес-ангела, сколько тот заработал (конечно, он ведь ради денег вкалывает, «мироед этакий»!), он будет рассказывать… сколько он вложил. Он не знает, сколько он заработал! Да это его не очень и интересует. Он ест, пьет, занимается любимым делом.

У нас предприниматель – ругательное слово. А ведь это просто предприимчивый человек. Это человек, цель жизни которого – создавать новое. Он живет работой. Отправь его на пенсию – он загнется через три месяца. 

Это определенная категория людей. Но их надо готовить. Кто-то может «разбудить» свои гены, кто-то нет. Поэтому надо профессионально готовить венчурных менеджеров. И пока не будет системы подготовки, некому будет коммерциализовать самые замечательные проекты. 

Бизнес-ангел как инвестор командоориентирован. Он вкладывает в людей, которые могут поднять проект. Но и к этому надо инвестора готовить.

Развитие нового клуба бизнес-ангелов в России: практический опыт

Э. А. Фияксель, д. э. н., профессор, зав. кафедрами венчурного менеджмента и маркетинга НФ ГУ ВШЭ; президент ассоциации бизнес-ангелов «Стартовые инвестиции»

Прежде чем коснуться темы практического опыта нашей Ассоциации бизнес-ангелов, необходимо дать классификацию венчурных инвесторов.

Вокруг этого много споров. Безусловно венчурными инвесторами всегда считаются венчурные фонды, почти безусловно – бизнес-ангелы или частные инвесторы. (Кстати, между понятиями «частный инвестор» и «бизнес-ангел», как говорят в Одессе, «две большие разницы».) И, наконец, корпоративные венчурные инвесторы. Здесь тоже много споров, но я склонен относить и их к венчурным инвесторам.

С этой классификацией тесно связано понятие так называемой «инкубационной пропасти» или «долины смерти»: на продвинутые стадии проекта приходится львиная доля финансирования, а на посевные и стартаповские – почти ничего. Кроме бизнес-ангелов.

От обвинений в сектантстве до статуса Венчурного партнера РВК

Наше некоммерческое партнерство «АБА «Стартовые инвестиции» создана в 2006 году. Процесс регистрации проходил очень сложно. Понятие «бизнес-ангел» для наших регистрационных служб было сродни красной тряпке для быка. Нас отправляли в комитет по теологии, чтобы разобраться, что за секту мы хотим открыть. А еще нас называли просто жуликами, которые хотят кого-то обмануть.

Но зарегистрировались. В том же году стали соучредителями НП «Национальное содружество бизнес-ангелов» (СБАР), а в 2009 году – Национальной ассоциации индивидуальных венчурных инвесторов (бизнес-ангелов) (РНАБА). В этом году Ассоциация стала Венчурным партнером Фонда посевных инвестиций ОАО «РВК».

Должен сказать, что объединения бизнес-ангелов создавались и до нас. В 2003 году два объединения бизнес-ангелов были созданы в Москве. Но все они претендовали на роль национальных. Мы же пошли классическим путем, выстраивая региональную ассоциацию бизнес-ангелов, и все время ратовали за то, что такие ассоциации нужно создать в каждом регионе, а затем их объединить в государственную и влиться в европейскую ассоциацию и далее в европейское сообщество бизнес-ангелов.

Много приходится ездить по стране, агитировать, рассказывать, пропагандировать. И действительно, в результате этого было создано несколько ассоциаций.

«Бизнес-ангелы, как и убийцы, серийны»

В нашей стране всегда легче было просто проделать в трубе «дырку», вставить «крантик» и заработать 100% годовых. Какой там хайтек? Какой венчурный бизнес? Здесь все тогда было венчурным бизнесом. Знаете ведь: есть места, где вставишь в землю палку, и сразу вырастет дерево.

Но теперь, в кризис, я думаю, настало наше время.

С одной стороны, сокращается финансирование венчурных фондов, и это плохо. А с другой, появляется достаточно много людей, которые успели монетизировать свои активы, и сейчас в традиционный бизнес они вкладывать уже не могут, потому что мало ниш, которые приносят достаточную прибыль.

И вот эти люди, сделавшие деньги кто где смог, присматриваются к хайтеку – и это хорошо. Все-таки бизнес-ангельское движение должно быть массовым. В США в разные годы, по разным оценкам, было от нескольких сот тысяч до миллиона действующих бизнес-ангелов. Инвестиции в год составляли 30-50 млрд долларов. В Европе бизнес-ангелов около ста тысяч, инвестиции поменьше.

Я видел отчеты, в которых говорится, что у нас в России бизнес-ангелами инвестируется в год до 250 миллионов. Вранье полное: максимум 5-10 миллионов. Да, ЧАСТНЫЕ инвестиции могут быть и порядка 250 миллионов, но это не «ангельские» инвестиции. Это когда человек с деньгами покупает компанию и в нее инвестирует. Он не сериен. Бизнес-ангелы – как и инноваторы, как и убийцы – всегда серийны. А частный инвестор может просто отхватить кусок, утащить его в «нору» и долго его жевать.

Для бизнес-ангела, так же как и для венчурного фонда, очень важно выйти из проекта и профинансировать много проектов, потому что соотношение успешных от общего числа проинвестированных проектов – два к десяти. У людей образованных и опытных в этом деле «за душой» у каждого больше десятка проектов. И это правильно, профессионально.

Клуб единомышленников

Наши «ангелы» – сегодня их десять в Ассоциации – сильно отличаются от других, классических. У каждого за плечами команды из десятков и сотен людей, профессионально занимающихся выращиванием инноваций. Поэтому наши десять могут дать фору многим другим ассоциациям.

Ассоциация выстроена по принципу клуба единомышленников. Основная наша цель – объединение ресурсов; не только монетизация, но и возможность обмена мнениями, взаимообогащения. Мы занимаемся обучением предпринимателей, безвозмездной помощью инноваторам, помогаем им делать бизнес-планы, помогаем им получить инвестиции из других источников, выступаем как партнеры других инвесторов, в частности, венчурных фондов. Спектр широк.

Наша работа была оценена. В прошлом году я получил звание «Лучший лидер группы бизнес-ангелов России» и был номинирован для участия в стамбульском конкурсе Европейской ассоциации БА в апреле этого года.

«Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков!»

Мы стараемся работать и общаться со всеми, кто действительно хочет что-то сделать, чтобы экономика России была инновационной. Например, с Российской ассоциацией венчурных инвесторов, существующей с 1995 года, или фондом Quadriga, созданном в 1993 году, или Фондом Бортника.

Но не всегда все складывалось. Когда я начинал говорить, что у нас просто нет реальных частных инвесторов и выпало целое звено, мне не верили. Сейчас это понимают все: без бизнес-ангелов инновационную экономику не построить.

Более того, во всем мире бизнес-ангелам изначально помогает в том числе и государство: в вопросах создания, в налоговых льготах. У нас же налогообложение «тройное», особенно если вы инвестируете в венчурный проект.

На сегодняшний день это движение только началось. Бизнес-ангелов – осознанных, понимающих, кто они есть, – не больше двух сотен. И пока они не будут исчисляться десятками тысяч, пропасть непреодолима.