Ангелы тоже плачут…

В США бизнес-ангелов несколько сотен тысяч человек, в Европе – около ста тысяч, в России – около одной тысячи. Инвестиции бизнес-ангелов в США исчисляются десятками миллиардов долларов. Эти люди инвестируют в несколько раз больше денежных средств, чем все венчурные фонды, вместе взятые. Основное отличие бизнес-ангелов от других венчурных инвесторов заключается в том, что они, как правило, являются специалистами в той области, в которую инвестируют, и привносят не только деньги, но и свой опыт, связи, возможности.

Объединение бизнес-ангелов во всем мире в ассоциации происходит по следующим причинам: уменьшение сложностей во взаимодействии с инноватором, увеличение объемов денежных средств для инвестирования, расширение специализации. Условно существуют две формы объединения бизнес-ангелов в ассоциацию – в Интернете или в форме закрытого клуба. Наша ассоциация «Стартовые инвестиции» – это закрытый клуб, в котором объединились люди, имеющие общие интересы, например, синдицированные инвестиции в новые проекты.

Система бизнес-ангелов во всем мире организуется по принципу «из регионов в центр», т. е. образуются региональные объединения предпринимателей на основе личного знакомства, куда входят также инноваторы, ученые, проживающие в их городе (области). В этом случае имеет значение географический фактор: все они находятся в одно время в одном месте, им легче взаимодействовать. Затем возникшие группы объединятся в государственные и межгосударственные системы.

Принципиальное отличие бизнес-ангелов от венчурных фондов заключается в следующем: бизнес-ангелы контролируют и инвестируют свои деньги, а венчурные фонды – чужие. Следовательно, способы функционирования у них различны. Бизнес-ангел будет делать все, чтобы проект оказался успешным. Для него не имеет принципиального значения срок завершения работ, т. е., если нужно, он будет трудиться над реализацией проекта не три-пять, а восемь-десять лет. Бизнес-ангел будет привлекать для сотрудничества других бизнес-ангелов, венчурные фонды, корпоративно-венчурного инвестора, лишь бы проект состоялся. Крупные венчурные фонды, бывает, что и не допускают другой венчурный фонд до работ по своему проекту (срабатывает принцип «собаки на сене»). Бизнес-ангел, как правило, не станет сотрудничать с государством, ему не нужны государственные деньги, т. к. он является бизнесменом, привыкшим работать в малом и среднем бизнесе.

На мой взгляд, в процессе становления системы частно-государственных фондов могут, к сожалению, возникнуть типичные проблемы, которые приведут к тому, что итог развития будет несколько отличаться от желаемого. У нас есть технопарки, бизнес-инкубаторы, частно-государственные фонды; бизнес-ангелам же нужно правильное развитие. Главная проблема, как ни странно, заключается в том, что в России очень легко делать бизнес: в традиционных отраслях можно получить 30-50% годовых, можно заработать на фондовом рынке и т. д. Пока это так, рисковать, делать вложения в инновационные проекты будут только те, кто в них разбирается в силу своей специальности. Когда возможность заработать на традиционном бизнесе будет меньше, предприниматели начнут искать новые объекты для вложения денег. Вот тогда грамотно построенная система позволит привлекать этих людей в среду бизнес-ангелов. Тогда в каждом регионе количество бизнес-ангелов будет измеряться не десятками, а сотнями и тысячами.

Одна из главных проблем, требующих внимания: поступает незначительное число проектов, с которыми мы можем ознакомиться. Другая проблема заключается в качестве этих проектов. Вся наша система грантов и фондов, к сожалению, рассчитана на выживание ученых, т. к. в определенный период они практически не получали финансовой поддержки и потребовались деньги для обеспечения их существования. Многие тогда уехали за границу. Сейчас это время ушло, однако, ученые вместо доведения проекта до реального бизнес-результата предпочитают каждый год выдвигать его в какой-нибудь фонд и получать гранты, на которые можно безбедно жить, имея доход в 20-30 тысяч долларов и занимаясь не более чем написанием формальных отчетов. Вся система фондов рассчитана на это.

Существует так называемый трансляционный барьер, причиной которому является неполноценная образованность инноватора в бизнесе. Преодоление его возможно только одним путем: нужно заниматься обучением инноваторов, с тем, чтобы они понимали, что любая научная разработка имеет составляющую, которую можно измерить в рублях или долларах. Отмечено также нежелание НИИ и вузов делиться своими разработками, причиной чему можно назвать недоверие, незаинтересованность и отношение с опаской ко всякого рода переменам. Это глобальная проблема, требующая разрешения на уровне министерств, Академии наук. Я думаю, что у этих организаций должна иметься заинтересованность не просто в количестве разработок, а в том, чтобы как можно большая часть этих разработок доходила до реального внедрения. Безусловно, требуется государственная поддержка в виде налоговых льгот.

По вопросу привлечения потенциальных инвесторов можно добавить, что необходимо целенаправленно заниматься собственной популяризацией.

Сегодня есть недостающее звено – полное отсутствие системы подготовки менеджеров для инновационных проектов. Если в России не будет выработано этой системы подготовки, ничего не изменится.

В заключение хотелось бы отметить, что несмотря на все трудности роста бизнес-ангельского движения Россия обречена на успех в области развития инноваций.

Вузовский ученый: боготворить, штрафовать или стимулировать?

Размышлял тут недавно о роли ученого в сегодняшней высшей школе. Нужно ли почитать его и осыпать деньгами просто за то, кто он есть, за его нобелевские премии и научные титулы, или же он не более чем наемный сотрудник университета, чье благосостояние зависит от качества его работы?

В США споры вокруг этого не утихают до сих пор. Хотя есть факт, вроде бы, говорящий сам за себя. Университет Колорадо «сдувал пылинки» со своих профессоров, предоставив им полную свободу, ничего особо не спрашивая с них. Стимула двигать науку к рынку у ученых не было, и в результате университет по числу созданных на его базе стартапов с лидерских позиций сполз на не слишком почетное 19-е место в стране. И полная ему противоположность – университет штата Юта, который начал «рублем» наказывать своих профессоров и начальников лабораторий за недостаточно энергичное продвижение на рынок результатов исследований. Университет был в американской табели о рангах по новым стартапам на безнадежном 96-м месте – а теперь на первом!

Но так ли это все черно-бело, например, в России – культуре совершенно иной? И вообще, есть ли однозначный ответ на тот вопрос, что я сформулировал выше? 

Перед Россией интересная дилемма. С одной стороны, один из главнейших активов, созданных СССР и затем Российской Федерацией за последние 85 лет, – это научно-образовательные основы, на которых страна, в конце концов, сможет развить у себя экономику знаний.

С другой стороны, проблема этой системы в том, что ее все эти годы «пришпоривали» спускаемые сверху макродирективы политического руководства, имеющего свое представление о генеральных задачах страны.

Такой подход, безусловно, способствовал консолидации громадных ресурсов, направляемых на «стройки века», и благодаря этому страна смогла достичь впечатляющих результатов. Но теперь эти ресурсы необходимо кардинально переориентировать на создание структуры, которая теснее связана с рынком, где инициатива идет снизу вверх и где профессорско-преподавательский состав и студенты вузов, равно как и НИИ, имеют возможность генерировать и воплощать собственные идеи.

Как же изменить структуру этого важнейшего российского достояния и при этом не разрушить само это достояние? В США у нас возникли аналогичные сложности, только пришли они с другого конца.

Традиционно рядом с учеными, ведущими НИОКР, и лабораториями, занимающимися чистой наукой, как правило, были бизнес-ангелы, способные помочь своим деловым опытом в продвижении новых технологий на рынок.

Но сегодняшние технологии настолько мудрены, что американские бизнес-ангелы не всегда могут оценить рыночный потенциал отдельных технологий, особенно в продвинутых отраслях. Для содействия в коммерциализации таких технологий были придуманы новые решения, в частности, центры экспертного анализа предпосевных стадий (центры proof-of-concept).

Но в основе должна быть более глубокая перемена – причем, я думаю, не только в США, но и в России. Речь о создании мотивационных механизмов, благодаря которым на рыночную волну настроятся все университеты, преподаватели, студенты и лаборатории. 

В России необходим конкурентный подход, при котором рейтинги вузов выстраиваются на базе конкретных ключевых показателей эффективности (KPI). Например, сколько стартапов создано в том или ином университете? Или сколько новых продуктов создано? Сколько новых рабочих мест? Сколько патентов получено? Привлечены ли в действующие проекты дополнительные инвестиции и сколько их? На основе этих показателей нужно оценивать не только регионы, но и конкретные вузы внутри этих регионов, то, какие плюсы и минусы вузов в разных регионах. Стоит копнуть и глубже: как на фоне друг друга действуют в направлении коммерциализации своих идей отдельные профессора и лаборатории.

Ясно, что сама по себе мысль сложна, и у нее будут как сторонники, так и противники. Ведь она означает радикальную перетряску основ структуры Академии наук, и люди, уже в этой структуре состоявшиеся, будут противиться таким переменам. Но если Россия хочет добиться успеха на пути к инновационной экономике, стране не обойтись без мотивационных механизмов, в том числе и финансовых. Вузы должны начать мыслить в категориях вывода результатов своих трудов на рынки.

Выстраивание таких механизмов означает пересмотр отношения к ученым. Если посмотреть, как с этим в США, то там разные университеты вводят практику увеличения бюджетов лабораторий, если их профессора достигают более высокого уровня коммерциализации разработок. А если результаты, наоборот, низкие, лаборатории не разрабатывают стратегий выхода на рынки, бюджеты урезаются – как в примере с университетом Юты.

Я думаю, в России также совершенно точно необходимо возникновение системы бюджетного распределения на основе реальных заслуг, где в выигрыше будут те вузы и лаборатории, которые выдают лучшие результаты. Безусловно, всегда будут такие сферы и приоритеты правительства, где нет прямых коммерческих интересов, но там, где коммерциализация на местных и мировых рынках возможна, Россия должна применять любые бюджетные стимулы, чтобы содействовать перестройке менталитета руководителей вузов и НИИ в сторону коммерческого применения своих трудов.

Вряд ли есть однозначный ответ на вопрос, как относиться к ученому. Но однозначно то, что и России, и США есть что улучшать в своих стратегиях коммерциализации. Да, конечно, Штаты значительно обогнали Россию в этом процессе – на годы, а кто-то говорит, что и на десятилетия, – но технологии ныне приходят и устаревают так стремительно, что у России, я уверен, есть все шансы быстро догнать лидера.

О кластерах и притуплении предпринимательского духа

Профессор Айзенберг из Babson College, США, бросает вызов официальному курсу на инновационную кластеризацию, утверждая, что «спущенные сверху» кластерные стратегии «могут скорее притупить предпринимательский дух, чем оживить его» (http://ideas.economist.com/blog/cluster-bluster). Мне его точка зрения показалась очень интересной – и весьма спорной.

В условиях современной экономики совершенно ясно, что любая страна, которая хочет добиться успеха, должна сделать главным катализатором своего развития инновации и креативность.

В попытках достичь этого большинство, как мне кажется, ставят на воспроизведение опыта американской «Кремниевой долины». Но сделать это трудно: ведь «Долина» – это не столько просто удачная структура инноватики, сколько жизненная философия и отражение тамошней культуры.

Через инфраструктуру воссоздать инновационную культуру невозможно. Многие государства и регионы попробовали, и у них не получилось. Почему?

Мне думается, было бы не совсем правильным следовать за логикой г-на Айзенберга, рассуждающего о том, полезен или вреден инновационный кластер для экономики страны. Обобщать нельзя, надо рассмотреть конкретную культуру, подход конкретной страны к экономической модернизации.

В России, например, культура, на мой взгляд, требует «спущенной сверху» стратегии стимулирования модернизации. Как мне представляется, деловая культура этой страны ждет инициативы сверху, и, по-моему, правительство РФ совершило бы ошибку, если бы дистанцировалось от всего этого. России нужен такой стиль правления, гораздо больше нужен, чем тем странам, где уже есть солидная история предпринимательства.

Оставить идею перевода этой страны на инновационные рельсы на откуп свободному рынку означало бы слишком большую потерю времени.

Здесь возможности и атмосфера открытости уходят так же быстро, как и приходят. Это как маятник. За последние почти 20 лет я видел несколько циклов. Сейчас мы переживаем вполне позитивный цикл открытости. И если в течение его удастся вызвать массовый интерес и привлечь достаточно нужных людей, этот цикл поможет закрепить процесс на ближайшие 20-30 лет. Вот тогда-то и можно рассчитывать на возникновение критической массы людей, корнями связанных уже с диверсифицированной экономикой инноваций.

Но для этого требуется стратегия, нужно связать воедино различные сегменты очень разных с географической и индустриальной точек зрения частей России. К примеру, в Нижнем Новгороде развито автомобилестроение – но значит ли это, что здесь должен быть автомобильный кластер? Не уверен. Зато уверен в том, что обрабатывающие мощности должны стать основой для кластера автокомпонентов, и детали должны реализовываться по всей России. Есть ли в регионе сильные НИИ и прочие структуры, которые могли бы способствовать созданию на региональной базе нового поколения автокомпонентов? Есть. Но все эти факторы должны работать вместе. Если их не объединить и не позволить разным структурам сотрудничать, совершенно не факт, что они сделают это самостоятельно.

Как власти могут это обеспечить? Созданием инфраструктуры наподобие особых экономических зон, изменением налогового законодательства, стимулированием частных вложений в хайтек, стимулированием вузов к большей рыночной нацеленности и привлечением студентов со всей страны, стремящихся работать в сфере инноваций. Это конкретные шаги, с помощью которых государство могло бы привести нужных людей в регион и помочь им строить в нем свой бизнес и свою жизнь.

Мне понятна озабоченность г-на Айзенберга. Существует вероятность, что резиденты кластера уверуют, что они «под крылышком» у заправляющего всем государства и это для них страховка на случай банкротства. Это явно нерыночное развитие бизнеса.

Да, это возможно, но здесь все зависит оттого, что лежит в основе кластера. Насколько я знаю, в том же Сколково под Москвой основа – частно-государственное партнерство между властями РФ и частной компанией «Ренова», инвестирующей в создание Фонда «Сколково». Государство видит свою роль в снижении рисков для инвесторов и стимулировании создания стартапов. Но как только инвесторы принимают имеющиеся риски и начинают развивать бизнес, государство не дает никаких гарантий бесконечного субсидирования этих инвесторов. Как и везде, рынок выберет своих победителей и проигравших. Входящие в кластер компании должны выживать в рыночных условиях.

Профессор Айзенберг, возможно, не вполне знаком с российскими реалиями, но мне кажется, роль государства в создании здесь инновационной экономики существенна. Если все предпринятые инициативы будут воплощены в жизнь, это окажет колоссальное влияние на российских предпринимателей и владельцев компаний, а инновационные кластеры будут здесь создаваться не просто так, а на основе конкурентных преимуществ конкретных регионов.